О всех созданиях – больших и малых. Джеймс Хэрриот

Сейчас читаю книгу Деймса Хэрриота "О всех созданиях - больших и малых". Книга старая и некоторые листы уже вырваны, к нам попала совсем недавно. Переезжал друг сына, книге была уготована незавидная участь, но вот она - у нас. Хэрриот - английский писатель, ветеринарный врач по специальности. Он сердечно рассказывает о животных. И хоть сейчас не Рождество, мне захотелось подарить вам рассказ из этой книги о кошке Дебби (11 главка в книге).  "Не может не понравиться" - это об этом рассказе. О великом просто.

Ниже привожу главку из произведения.

Полный текст можно найти здесь: http://lib.ru/NATUR/HERRIOT/sozdaniya.txt

Вам понравилось? Напишите.

О всех созданиях - больших и малых. Глава 11.

На рождество мне всякий раз вспоминается одна кошка.

В  первый  раз  я  увидел ее однажды  осенью,  когда приехал посмотреть какую-то  из  собак миссис  Эйнсворт  и с  некоторым удивлением заметил  на коврике перед камином пушистое черное существо.

     -- А я и не знал, что у вас есть кошка, -- сказал я.

Миссис Эйнсворт улыбнулась:

     -- Она вовсе не наша. Это Дебби.

     -- Дебби?

     -- Да. То  есть это мы так ее называем.  Она бездомная. Приходит к  нам раза два-три  в неделю,  и мы ее подкармливаем. Не знаю, где она живет,  но, по-моему, на одной из ферм дальше по шоссе.

     -- А вам не кажется, что она хотела бы у вас остаться?

     --  Нет,-- миссис  Эйнсворт покачала  головой,  -- это очень деликатное создание. Она тихонько входит,  съедает, что ей дают,  и тут же  исчезает. В ней есть что-то трогательное, но держится она крайне независимо.

Я снова взглянул на кошку.

     -- Но ведь сегодня она пришла не только чтобы поесть?

     -- Вы правы. Как  ни странно,  она  время  от  времени проскальзывает в гостиную и несколько минут  сидит перед огнем.  Так,  словно устраивает себе праздник.

     -- Да... понимаю...

Несомненно, в позе Дебби  было что-то необычное.  Она сидела совершенно прямо на мягком коврике перед камином,  в котором  рдели и полыхали угли. Но она не свернулась клубком, не умывалась -- вообще, не делала  ничего такого, что  делают в  подобном случае все кошки,--  а лишь спокойно смотрела перед собой. И вдруг  тусклый мех, тощие бока  подсказали мне объяснение. Это было особое событие  в ее жизни,  редкое и  чудесное:  она наслаждалась  уютом  и теплом, которых обычно была лишена.

Пока я смотрел на нее, она встала и бесшумно выскользнула из комнаты.

     -- Вот  так всегда, -- миссис Эйнсворт засмеялась. -- Дебби  никогда не сидит тут больше, чем минут десять, а потом исчезает.

Миссис Эйнсворт -- полная симпатичная женщина средних лет -- была таким клиентом,  о каких мечтают ветеринары:  состоятельная  заботливая  владелица трех избалованных бассетов.  Достаточно было, чтобы привычно меланхолический вид одной из собак стал чуть более скорбным, и меня тут же вызывали. Сегодня какая-то  из  них  раза  два  почесала лапой за ухом, и ее хозяйка  в панике бросилась к телефону.

Таким  образом, мои  визиты  к миссис  Эйнсворт  были  частыми,  но  не обременительными,  и  мне  представлялось  много возможностей  наблюдать  за странной  кошечкой. Однажды  я увидел,  как  она изящно  лакала из блюдечка, стоявшего у кухонной двери. Пока я разглядывал ее, она повернулась и легкими шагами почти проплыла по коридору в гостиную.

Три бассета вповалку похрапывали  на каминном коврике, но,  видимо, они уже  давно привыкли к Дебби: два со  скучающим видом  обнюхали  ее, а третий просто сонно покосился в ее сторону и снова уткнул нос в густой ворс.

Дебби села между ними в  своей обычной позе и сосредоточенно уставилась на полыхающие угли.  На этот раз я  попытался подружиться с ней и, осторожно подойдя, протянул руку, но она  уклонилась.  Однако я  продолжал терпеливо и ласково  разговаривать с  ней, и в конце концов  она позволила мне  тихонько почесать ее пальцем под  подбородком. В какой-то момент  она даже  наклонила голову и потерлась о  мою  руку,  но тут же ушла. Выскользнув  за дверь, она

молнией  метнулась вдоль  шоссе,  юркнула  в  пролом в  изгороди,  раза  два мелькнула среди гнущейся под дождем травы и исчезла из виду.

     -- Интересно, куда она ходит? -- пробормотал я.

     --  Вот  этого-то нам  так  и  не  удалось  узнать, --  сказала  миссис Эйнсворт, незаметно подойдя ко мне.

Миновало,  должно  быть,  три  месяца,  и  меня  даже  стала  несколько тревожить столь долгая бессимптомность бассетов, когда миссис Эйнсворт вдруг мне позвонила.

Было рождественское утро, и она говорила со мной извиняющимся тоном:

     -- Мистер Хэрриот,  пожалуйста, простите,  что  я беспокою вас в  такой день. Ведь в праздники всем хочется отдохнуть.

Но даже вежливость не могла скрыть тревоги,  которая чувствовалась в ее голосе.

     -- Ну что вы, -- сказал я. -- Которая на сей раз?

     -- Нет-нет, это не собаки... а Дебби.

     -- Дебби? Она сейчас у вас?

     -- Да, но с ней что-то очень неладно. Пожалуйста, приезжайте сразу же.

Пересекая рыночную  площадь,  я  подумал,  что  рождественский Дарроуби словно  сошел  со  страниц  Диккенса.  Снег толстым  ковром  укрыл  булыжник опустевшей  площади,  фестонами свешивается  с крыш  поднимающихся  друг над другом домов,  лавки закрыты, а в  окнах цветные огоньки елок манят теплом и уютом.

Дом миссис Эйнсворт был щедро украшен серебряной мишурой и остролистом; на серванте выстроились ряды бутылок,  а из  кухни веяло  ароматом  индейки, начиненной шалфеем и луком. Но в глазах хозяйки, пока мы  шли по коридору, я заметил жалость и грусть.

В гостиной я действительно увидел Дебби, но на этот раз все было иначе. Она не сидела перед камином, а неподвижно лежала на боку, и к ней прижимался крохотный совершенно черный котенок.

Я с недоумением посмотрел на нее:

     -- Что случилось?

     --  Просто  трудно  поверить,  -- ответила миссис Эйнсворт. --  Она  не появлялась у нас уже несколько недель, а часа два назад вдруг вошла на кухню с котенком в зубах. Она еле держалась на ногах, но донесла его до гостиной и положила на  коврик.  Сначала мне это даже показалось забавным.  Но она села перед камином и против обыкновения просидела так  целый час, а потом легла и больше не шевелилась.

Я опустился на колени и провел ладонью по шее и ребрам кошки. Она стала еще более тощей, в шерсти запеклась грязь.  Она даже не попыталась отдернуть голову,  когда я осторожно открыл ей рот. Язык  и слизистая были ненормально бледными,  губы -- холодными  как  лед,  а  когда я оттянул  веко  и  увидел совершенно белую конъюнктиву, у меня в ушах словно раздался похоронный звон.

Я  ощупал ее живот, заранее зная результат, и поэтому, когда мои пальцы сомкнулись  вокруг дольчатого затвердения глубоко  внутри брюшной полости, я ощутил  не удивление,  а лишь  грустное  сострадание. Обширная лимфосаркома. Смертельная  и неизлечимая. Я приложил стетоскоп  к сердцу и некоторое время слушал слабеющие  частые  удары. Потом выпрямился и сел на коврик, рассеянно глядя в камин и ощущая на своем лице тепло огня.

Голос миссис Эйнсворт донесся словно откуда-то издалека:

     -- Мистер Хэрриот, у нее что-нибудь серьезное?

Ответил я не сразу.

     -- Боюсь, что да.  У  нее  злокачественная  опухоль.  -- Я  встал --  К сожалению, я ничем не могу ей помочь.

Она ахнула, прижала руку к губам и с ужасом посмотрела на меня.

Потом сказала дрогнувшим голосом:

     -- Ну так усыпите ее. Нельзя же допустить, чтобы она мучилась.

     -- Миссис Эйнсворт, -- ответил  я,  -- в  этом  нет  необходимости. Она умирает. И уже ничего не чувствует.

Миссис  Эйнсворт  быстро  отвернулась   и   некоторое   время  пыталась справиться с  собой. Это ей не  удалось, и она опустилась на колени  рядом с Дебби.

     -- Бедняжка! -- плача, повторяла она и гладила кошку по голове, а слезы струились по  ее щекам и  падали на  свалявшуюся шерсть --  Что  она, должно быть, перенесла! Наверное, я могла бы ей помочь -- и не помогла.

Несколько секунд я молчал, сочувствуя ее печали, столь не вязавшейся  с праздничной обстановкой в доме.

     -- Никто не мог бы сделать для нее больше, чем  вы.  Никто не мог  быть

добрее.

     -- Но  я могла  бы оставить ее здесь, где  ей было  бы хорошо. Когда  я подумаю,  каково ей было там, на  холоде, безнадежно  больной... И котята... Сколько у нее могло быть котят?

Я пожал плечами.

     -- Вряд ли мы когда-нибудь узнаем. Не исключено, что  только этот один. Ведь случается и так. Но она принесла его вам, не правда ли?

     -- Да, верно... Она принесла его мне... она принесла его мне.

Миссис Эйнсворт наклонилась и  подняла взъерошенный черный комочек. Она разгладила пальцем грязную шерстку, и крошечный ротик раскрылся в беззвучном "мяу".

     -- Не правда ли, странно? Она умирала и принесла своего  котенка  сюда. Как рождественский подарок.

Наклонившись, я прижал руку к боку Дебби. Сердце не билось.

Я посмотрел на миссис Эйнсворт.

     -- Она умерла.

Оставалось  только  поднять  тельце, совсем  легкое,  завернуть  его  в расстеленную на коврике тряпку и отнести в машину.

Когда я вернулся, миссис  Эйнсворт все еще гладила котенка. Слезы на ее щеках высохли, и, когда она взглянула на меня, ее глаза блестели.

     -- У меня еще никогда не было кошки, -- сказала она.

Я улыбнулся:

     -- Мне кажется, теперь она у вас есть.

И  в самом, деле, у  миссис  Эйнсворт  появилась  кошка. Котенок быстро вырос  в  холеного  красивого  кота с  неуемным веселым  нравом,  а потому и получил  имя Буян. Он во всем был противоположностью своей робкой  маленькой матери. Полная лишений жизнь бродячего кота была не для него -- он вышагивал по роскошным  коврам Эйнсвортов, как король, а  красивый ошейник, который он всегда носил, придавал ему особую внушительность.

Я  с большим интересом наблюдал  за его  прогрессом, но случай, который особенно  врезался мне в  память,  произошел на рождество, ровно  через  год после его появления в доме.

У  меня, как  обычно,  было много  вызовов.  Я не  припомню ни  единого рождества без них -- ведь животные не считаются с нашими праздниками... Но с годами  я  перестал  раздражаться  и философски  принял  эту  необходимость. Как-никак  после такой  вот  прогулки на морозном воздухе по разбросанным на холмах  сараям  я  примусь за  свою  индейку с куда  большим  аппетитом, чем миллионы моих сограждан,  посапывающих в  постелях или дремлющих  у каминов. Аппетит подогревали и  бесчисленные аперитивы, которыми усердно угощали меня

гостеприимные фермеры.

Я  возвращался домой,  уже несколько  окутанный  розовым  туманом.  Мне пришлось выпить не одну рюмку виски, которое простодушные йоркширцы наливают словно лимонад,  а напоследок старая миссис Эрншоу преподнесла мне стаканчик домашнего вина из  ревеня,  которое прожгло меня до  пят. Проезжая мимо дома миссис Эйнсворт, я услышал ее голос:

     -- Счастливого рождества, мистер Хэрриот!

Она провожала гостя и весело помахала мне рукой с крыльца:

     -- Зайдите выпейте рюмочку, чтобы согреться.

В  согревающих напитках я не  нуждался, но сразу же свернул к тротуару. Как  и  год  назад, дом  был  полон праздничных приготовлений,  а  из  кухни доносился тот  же восхитительный запах шалфея  и  лука, от  которого  у меня сразу засосало под ложечкой. Но на этот раз в доме царила не печаль -- в нем царил Буян.

Поставив уши  торчком,  с бесшабашным блеском в глазах он  стремительно наскакивал на каждую  собаку  по очереди, слегка ударял  лапой и молниеносно удирал прочь.

Миссис Эйнсворт засмеялась:

     -- Вы знаете, он их совершенно замучил! Не дает ни минуты покоя!

Она  была  права.  Для  бассетов  появление  Буяна  было  чем-то  вроде вторжения жизнерадостного чужака в чопорный лондонский клуб. Долгое время их жизнь была чинной и  размеренной: неторопливые  прогулки с хозяйкой, вкусная обильная  еда  и  тихие часы сладкого  сна  на  ковриках и  в  креслах. Один безмятежный день сменялся другим... И вдруг появился Буян.

Я смотрел, как он  бочком подбирается  к младшей из собак, поддразнивая ее, но когда  он принялся  боксировать обеими лапами,  это оказалось слишком даже для бассета. Пес забыл свое достоинство, и они с котом сплелись, словно два борца.

     -- Я сейчас вам кое-что покажу.

С этими словами миссис Эйнсворт взяла с полки твердый резиновый мячик и вышла в сад. Буян  кинулся за ней. Она бросила  мяч на газон, и кот помчался за  ним  по мерзлой траве, а мышцы так и  перекатывались под  его  глянцевой черной шкуркой. Он схватил мяч зубами, притащил назад, положил у ног хозяйки и выжидательно посмотрел на нее.

 ахнул. Кот, носящий поноску!

Бассеты  взирали  на все это  с  презрением. Ни  за  какие  коврижки не снизошли  бы  они до  того,  чтобы гоняться  за  мячом.  Но  Буян  неутомимо притаскивал мяч снова и снова.

Миссис Эйнсворт обернулась ко мне:

     -- Вы когда-нибудь видели подобное?

     -- Нет, -- ответил я. -- Никогда. Это необыкновенный кот.

Миссис  Эйнсворт  схватила Буяна  на руки, и  мы  вернулись в дом. Она, смеясь,  прижалась к нему  лицом,  а кот  мурлыкал, изгибался  и с восторгом терся о ее щеку.

Он  был полон  сил и здоровья, и, глядя на него,  я вспомнил его  мать. Неужели  Дебби, чувствуя приближение  смерти, собрала  последние силы, чтобы отнести своего котенка в единственное  известное  ей место, где было тепло и уютно, надеясь, что там о нем позаботятся? Кто знает...

По-видимому,  не  одному  мне  пришло  в  голову  такое  фантастическое предположение. Миссис Эйнсворт взглянула на меня,  и,  хотя она улыбалась, в ее глазах мелькнула грусть.

     -- Дебби была бы довольна, -- сказала она.

Я кивнул.

     -- Конечно. И ведь сейчас как раз год, как она принесла его вам?

     --  Да.  -- Она  снова прижалась  к Буяну лицом. --  Это  самый  лучший подарок из всех, какие я получала на рождество.