Печорин и Подпольный человек: эволюция или деградация «героя»?

Выступление Анастасии Миронюк на Апрельских чтениях "Произведения Ф.М.Достоевского в восприятии читателей XXIвека" в 2011г.

Многогранность литературного персонажа, его место в истории и современности можно раскрыть посредством сопоставления. В литературоведении уже сравнивали "парадоксалиста" из "Записок" с такими "лишними людьми", как Печорин Лермонтова, Обломов Гончарова и Гамлет Щигровского уезда Тургенева.

Литературоведческий анализ повести Достоевского "Записки из подполья" позволяет выявить незримую связь с романом М.Ю. Лермонтова "Герой нашего времени". И хотя роман и его герои открыто в "Записках" не упоминаются, но при сопоставлении и анализе можно заметить схожесть героев в их поведении, рассуждениях, действиях и ситуациях, в которых они оказываются. Причем можно заметить, что "подпольный" старается говорить, чувствовать, действовать и в конечном итоге (как сам он признается) "жить по книжке". В этом своем стремлении он отказывается от "живой жизни" и в конечном итоге оказывается в Подполье, социальной изоляции.

Желание "подпольного человека" сделаться сверхчеловеком и его подражание романтическим, в какой-то мере наделенным демоническими чертами героям, "лишним людям" (в повести упоминаются драма М.Ю. Лермонтова "Маскарад", повесть А.С. Пушкина "Выстрел" (С.150) и "Манфред" Байрона (С.133)), при отсутствии каких-либо средств, возможностей и положения в обществе, "приводит к трагическому излому психики "подпольного" [1].

Достоевский замечает, что подражание литературным мистическим  героям в то время не было редкостью: "Наши чиновники знали его (Лермонтова) наизусть и вдруг все начали корчить мефистофелей, только что выйдут, бывало, из департамента" [2].

Рассказывая о проблемах современников, Достоевский показал в своем произведении, куда может завести слепое подражание книжным героям, слепое копирование их бесчувственности, безнравственности и отрицания всего. "Причина подполья, - писал Достоевский, - уничтожение веры в общие правила. "Нет ничего святого". Индивидуализм, по мнению Достоевского, приводит людей ко "многим скверностям", к "крайнему разврату, преступлению, убийству" [3]. Достоевский обличил губительность "героя", который не признает ни веры, ни нравственности. Примечательно, что "герой" повести лишен Достоевским имени, что говорит о его безликости, оторванности от социума.

"Подпольный человек", следуя книжному идеалу, признает себя умнее, благороднее и достойнее других людей, он полагает, что может глубже все чувствовать, понимать, осознавать и анализировать. Однако при этом он осознает всю бедственность своего положения, его фатального несоответствия выбранным идеалам. Он хочет, но не может стать таким, каким видит себя.

Именно это внутреннее противоречие стремился раскрыть в повести Достоевский в качестве основного. Его герой - это заблудший человек, отошедший от веры в Бога, от веры в человечество. Трагедия заключается в том, что "герой" все это осознает и даже, возможно, уже хочет избавиться от своих прежних идеалов, и жаждет "людской" помощи, но его индивидуализм, сформированный за столь долгие годы одиночества, не позволяет ему сделать это. Пытаясь сочетать в себе эти несочетаемые элементы, он часто не уверен в себе, конфузится и страшится "живой жизни": "Я поминутно сознавал в себе много-премного самых противоположных тому элементов. Я чувствовал, что они так и кишат во мне, эти противоположные элементы. Я знал, что

они всю жизнь во мне кишели и из меня вон наружу просились, но я их не пускал, не пускал, нарочно не пускал наружу" (стр.100).

Характеры сравниваемых "героев", Печорина и Подпольного человека,  раскрываются во всех их сходствах и несоответствиях, преломляясь через призму их отношения к женщине и к любви. Единство героев, отправная точка их бед и несчастий - это неспособность любить по-настоящему. Для обоих из них любовь - это власть и порабощение одного человека другим, моральное превосходство над ним.

Так у Печорина мы встречаем такую фразу: "Я никогда не делался рабом любимой женщины, напротив, я всегда приобретал над их волей и сердцем непобедимую власть". И далее: "есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся душой!.. Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути… Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, - не самая ли это сладкая пища нашей гордости? А что такое счастье? Насыщенная гордость" (С. 76). Печорин сознается: "Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для собственного удовольствия; я только удовлетворял странную потребность сердца…" (С. 90).

Аналогичные мысли мы встречаем и у "подпольного человека": "Без власти и тиранства над кем-нибудь я ведь не могу прожить… Я и полюбить уж не мог, потому что, повторяю, любить у меня - значило тиранствовать и нравственно превосходствовать. Я всю жизнь не мог даже представить себе иной любви и до того дошел, что иногда теперь думаю, что любовь-то и заключается в добровольно дарованном от любимого предмета праве над ним тиранствовать. Я и в мечтах своих подпольных иначе и не представлял себе любви, как борьбою, начинал ее всегда с ненависти и кончал нравственным покорением, а потом уж и представить себе не мог, что делать с покоренным предметом" (С. 176).

Разное социальное положение и различие эпох порождает разные результаты моральных побед. Печорин благодаря этой власти ощущает свое превосходство над другими, ощущает "необъятные силы в себе", он чувствует себя сверхчеловеком, "орудием судьбы", как будто бы ему "было назначенье высокое", а "человек из подполья" хочет власти над другим человеком, чтобы унизить его, поработить и подняться в своем собственном мнении. Он грубо и жестоко пытался самоутвердиться за счет Лизы, о чем он и сообщает ей в приступе истерики: "Надо же было обиду на ком-нибудь выместить, свое взять, ты подвернулась, я над тобой и вылил зло и насмеялся. Меня унизили, так и я хотел унизить; меня в тряпку растерли, так и я власть захотел показать… Власти, власти мне надо было тогда, игры, игры было надо, слез твоих надо было добиться, унижения, истерики твоей!" (С. 173).

Печорин от скуки и ничего неделанья нашел себе игру, жертвой которой стала княжна Мери. Ведет он эту игру по всем правилам, тонко, почти с психологической точностью, подмечая все детали в поведении княжны (С. 63). Для осуществления задуманного плана Печорин идет на различные хитросплетения, пытаясь заманить девушку в расставленные уже сети. Сначала он решил злить княжну, и ему это удалось: "Княжна меня решительно ненавидит; мне уже пересказывали две-три эпиграммы на мой счет, довольно колкие, но вместе очень лестные" (С. 65). А через неделю: "Я еще не познакомился с Лиговскими. Жду удобного случая", но "я подметил два-три нежных взгляда (адресованные Грушницкому), - надо этому положить конец". И такой случай ему подвернулся на балу, когда он спас княжну от позора и обморока, за что "был вознагражден глубоким, чудесным взглядом" (С. 72). Его тактика начинала постепенно действовать - ему удается добиться ее расположения: "Княжне начинает нравиться мой разговор; я рассказал ей некоторые из странных случаев моей жизни, и она начинает видеть во мне человека необыкновенного" (С. 75). Следующей ступенью к сердцу Мери явилось сострадание, когда Печорин поведал ей о трагических событиях своей жизни: "Ей было жаль меня! Сострадание - чувство, которому покоряются так легко все женщины, впустило свои когти в ее неопытное сердце" (С. 78). И далее: "Она недовольна собой; она себя обвиняет в холодности… Завтра она захочет вознаградить меня. Я все это уж знаю наизусть - вот что скучно!" (С. 79).

Но кульминацией морального тиранства над Мери явилось молчание Печорина "из любопытства" и его последующая равнодушная фраза: "Зачем?", когда Мери призналась ему в любви. (С. 85-86).

Развязкой послужило их финальное объяснение в доме княжны. "Мы долго молчали; ее большие глаза, исполненные неизъяснимой грусти, казалось, искали в моих что-нибудь похожее на надежду, мне стало жаль ее…  Еще минута, и я бы упал к ногам ее… - Княжна, вы знаете, что я над вами смеялся?.. Вы должны презирать меня… Вы сами видите, что я не могу на вас жениться, если б вы даже этого теперь хотели, то скоро бы раскаялись… - Я вас ненавижу… - сказала она. Я поблагодарил, поклонился почтительно и вышел" (С. 103).

Подражая Печорину в любовной игре, пытаясь использовать его методы, но, не обладая опытом и обаянием лермонтовского героя, "подпольный" в общении с Лизой выглядит жалким, затравленным, озлобленным и мстительным.

Игра эта началась неожиданно, в публичном доме в комнате Лизы. Сначала он задавал пустые вопросы, что только раздражало ее, затем речами о разврате, об аморальности продажной любви он затронул сердце девушки. Она прониклась доверием к "подпольному", и в этот миг он осознал, что перед ним "живая душа", но совершенно беззащитная, поэтому над ней можно властвовать и тиранить ее: "Давно уж предчувствовал я, что перевернул всю ее душу и разбил ее сердце, и, чем больше я удостоверялся в том, тем больше желал поскорее и как можно сильнее достигнуть цели. Игра, игра, увлекла меня" (С. 160). Однако, достигнув эффекта и доведя Лизу до истерики, он сам испугался содеянного, струсил: "Мне было больно, я решил уйти, стушеваться" (С. 161).

Кульминация игры наступила по истечении трех дней, когда Лиза пришла к нему в момент его унижения перед слугой. "Я злился на себя, но, разумеется, достаться должно было ей… Чтоб отомстить ей, я поклялся мысленно не говорить с ней во все время ни одного слова" (С. 170). Однако "подпольный" не смог выдержать начатой роли, он разразился истерикой, высказывая Лизе все, что накопилось у него в душе: "Так знай же, знай, что я тогда смеялся над тобой. И теперь смеюсь… Власти, власти мне надо было тогда, игры было надо!.. Да неужели ж ты даже и теперь еще не догадалась, что я тебе никогда не прощу того, что ты застала меня в этом халатишке, когда я бросался как злая собачонка на Аполлона. И слез давешних, которых перед тобой я, как пристыженная баба, не мог удержать, никогда тебе не прощу! И того, в чем теперь тебе признаюсь, тоже никогда тебе не прощу! Да, - ты, одна ты за все это ответить должна, потому что ты так подвернулась, потому что я мерзавец, потому что я самый гадкий, самый смешной, самый мелочный, самый глупый, самый завистливый из всех на земле червяков" (С. 170-171).  Из представленного отрывка явственно следует, что "подпольный"  проигрывает сильной, обладающей целостной натурой героини, носительнице "живой жизни". В отличие от Печорина, он не способен бороться, он отказывается взять бремя ответственности на себя и в своих промахах он винит Лизу.

Пытаясь унизить ее, он сам выглядит жалким и ничтожным: "Я вдруг подбежал к ней, схватил ее руку, разжал ее, вложил (деньги)… Затем тотчас же отвернулся и отскочил поскорей в другой угол, чтобы не видеть по крайней мере… Но вот что я наверное могу сказать: я сделал эту жестокость хоть и нарочно, но не от сердца, а от дурной моей головы. Эта жестокость была до того напускная, до того головная, нарочно подсочиненная, книжная, что я сам не выдержал даже минуты" (С. 173).

В повести "подпольный человек" предстает уже жалкой пародией на Печорина, высказывая его мысли и идеи, подражая ему. Но желание власти проявляется у "подпольного" в более гипертрофированной форме, чем у Печорина. Печорин видится читателям благородным, интеллигентным и как сказала Вера: "Даже зло в нем привлекательно" (С. 101), при этом "подпольный" выглядит жалким и отталкивающим.

Достоевский в своем произведении сделал попытку обличить "лишнего человека", "подпольный" является этапом эволюции подобного психотипа: "Этот тип вошел, наконец, в сознание всего нашего общества и пошел перерождаться и развиваться с каждым новым поколением… И все та же жажда истины и деятельности, и все то же вечное роковое нечего делать!.. И все это действительно правда, повторялось действительно в нашей жизни" [4]. Достоевский наглядно показал, что тип "лишних людей" проходя по временной лестнице не эволюционирует, а наоборот, деградирует, всё ниже спускаясь на социальные слои и приобретая все более уродливые и трагичные формы, "приводя к крайнему разврату, преступлению, убийству" [5], к трагедиям Раскольникова, Ставрогина, Ивана Карамазова. 

Список литературы:

1. Достоевский Ф.М. Полн. Собр. Соч.: В 30 т. Т.5. Л., 1973
2. Лермонтов М.Ю. Герой нашего времени, Изд-во АН СССР, М, 1962
3. Левин В.И. Достоевский, "подпольный парадоксалист" и Лермонтов // Изв. Ан. СССР. Сер. Лит.и яз. 1972 Т. 31, вып. 2

1. Левин В.И. Достоевский, "подпольный парадоксалист" и Лермонтов // Изв. Ан. СССР. Сер. Лит.и яз. 1972 Т. 31, вып. 2, С.148
2. Достоевский Ф.М. ППС, т. 10, стр. 30
3. Ф.М. Достоевский в работе над романом "Подросток". Творческие рукописи. - "Литературное наследство", М., "Наука", 1965, т. 77, С.343
4. Достоевский Ф.М. ПСС, т. 10, стр.92
5. Ф.М. Достоевский в работе над романом "Подросток". Творческие рукописи. - "Литературное наследство", М., "Наука", 1965, т. 77, С.343

Анастасия Миронюк, из раздела "Работы учащихся".